Триумф стрелка Шарпа - Страница 57

– Сколько стоил ваш мерин, сэр?

– Пятьсот двадцать гиней. – Шотландец заметно приуныл. – Я купил его четыре года назад, когда мы с вами вышли из тюрьмы в Серингапатаме, и рассчитывал, что он останется со мной до конца службы. Кобыла, конечно, обошлась дешевле, но и за нее я отдал сто сорок гиней. Удачное приобретение! Я взял ее на рынке в Мадрасе. Ее только что привезли, и смотреть было не на что – кожа да кости. Два месяца набирала вес на лугах.

Названные полковником цифры казались Шарпу непостижимыми величинами. Пятьсот двадцать гиней за коня? Да человек может прожить всю жизнь – и прожить неплохо! – на пятьсот сорок шесть фунтов. Пить эль каждый день.

– Разве Компания не предоставит вам лошадей, сэр?

Маккандлесс грустно улыбнулся.

– Нет, Шарп, не предоставит, хотя и могла бы.

– Но почему, сэр?

– Я уже старик, – объяснил шотландец, – и в Компании считают, что они и без того платят мне слишком много. Я уже говорил, что они были бы не прочь отправить меня в отставку, а если я потребую возместить стоимость двух лошадей, боюсь, со мной просто попрощаются. – Он вздохнул. – Как чувствовал, что погоня за Доддом меня доконает.

– Мы добудем вам, сэр, другого коня.

Маккандлесс состроил гримасу.

– Как?

– Но вы ранены, сэр, да и не пристало полковнику ходить пешком. К тому же я сам виноват.

– Вы виноваты? Перестаньте нести чепуху.

– Мне следовало быть с вами, сэр, а я пошел на ужин. И потом еще... в общем, я думал...

Некоторое время Маккандлесс пристально смотрел на сержанта.

– Подозреваю, что подумать вам было о чем. Что он вам предложил? Сделать лейтенантом?

– Да, сэр. – Шарп покраснел, но в хижине было темно и полковник ничего не заметил.

– Наверное, рассказал о Бенуа де Бойне, да? И о том мошеннике, Джордже Томасе? Сказал, что вы сможете разбогатеть за два-три года, верно?

– Вроде того, сэр.

Полковник пожал плечами.

– Не стану вас обманывать, Шарп, он прав. Полман говорил правду. Здесь, – он махнул рукой в сторону опускавшегося за горизонт солнца, лучи которого проникали в лачугу сквозь щели в ветхой стене, – правит не закон, а сила. Солдата за службу здесь вознаграждают золотом. Солдата, подчеркиваю, но не честного крестьянина или трудолюбивого торговца. Княжества жиреют, а люди хиреют, но ничто не мешает вам поступить к этим князьям на службу. Ничто, кроме клятвы, данной королю.

– Но я-то здесь, – напомнил не без обиды Шарп. – Я с вами.

– Да, вы здесь. – Маккандлесс закрыл глаза и застонал. – Боюсь, лихорадка все же возвращается. А может, и нет.

– Что будем делать, сэр?

– Делать? Ничего. С лихорадкой поделать ничего нельзя. Надо просто потерпеть неделю.

– Я говорю о том, сэр, что вас бы надо как-то доставить в армию. Если хотите, я мог бы отправиться в Аурангабад, узнать, нельзя ли как-то подать весточку.

– Не зная языка, вам там нечего делать, – сказал Маккандлесс, после чего умолк на пару минут. Нас найдет Севаджи, – продолжил он. – Новости в этой стране распространяются далеко, и в конце концов он что-нибудь пронюхает. – Полковник снова замолчал. Шарп подумал, что он уже уснул, но тут шотландец покачал головой. – Судьба... Этот лейтенант Додд сведет меня в могилу.

– Мы схватим Додда, сэр. Обещаю.

– Надеюсь. Надеюсь и молюсь. – Полковник указал на седельные сумки в углу хижины. – Не поищете мою Библию, Шарп? И, может быть, почитаете немного, пока еще не совсем стемнело? Что-нибудь из Книги Иова.

Для полковника начались дни лихорадки, а для Шарпа дни полной изоляции. Может быть, война уже закончилась победой или поражением? Может быть, случилось что-то еще? Новости просто не доходили до жалкой лачуги, приютившейся под защитой чахлых, тонколистных деревьев. Чтобы не оставаться без дела, он расчистил старую канаву, пересекавшую участок вдовы с юга на север, вырубил разросшийся кустарник, истребил змей и перекопал землю. Наградой стал жиденький ручеек, робко заструившийся по дну канавы. Передохнув, Шарп нашел другое занятие: перебрал крышу, заменив старые листья свежими и скрепив их длинными отростками. Голод напомнил о себе урчанием в пустом желудке. Продуктов у вдовы было мало, так что рассчитывать приходилось только на оставленное Полманом зерно и горстку сушеных бобов. Работая, Шарп раздевался по пояс и за несколько дней загорел так, что кожа не отличалась по цвету от коричневого ложа мушкета. Вечерами он играл с детишками, строил для них форты из песка, а они обстреливали их камнями. Однажды, когда какой-то бастион не поддался "артиллерии", Шарп подорвал его "миной", на устройство которой ушло три патрона.

За Маккандлессом Шарп ухаживал как мог: вытирал ему лицо, читал Библию и поил растворенным в воде порохом. Он не знал, помогает порох или вредит, но все бывалые солдаты клялись, что лучше пороха средства от лихорадки нет, а потому сержант регулярно вливал в горло полковнику по ложке горькой смеси. Больше всего его беспокоила рана. Однажды, когда он, следуя инструкции швейцарца, смачивал повязку, подошедшая вдова робко отстранила его и, сняв старую, наложила свежую, предварительно обмазав рану отваром собственного приготовления. В отваре присутствовали мох и паутина, и Шарп испытывал некоторые сомнения относительно его целебных свойств, но по прошествии первой недели состояние раны, по крайней мере внешне, не ухудшилось, а в минуты облегчения полковник даже утверждал, что болит не так сильно.

Расчистив канаву, сержант взялся за колодец. Смастерив из рассыпавшегося деревянного ведра черпалку, тщательно выгреб со дна мерзко пахнущую грязь и посыпал его песком. Все это время его не оставляли мысли о будущем. Шарп знал, что майор Стокс с радостью примет его на склад, но понимал также, что рано или поздно полк вспомнит о нем и вернет в строй. А значит, он снова попадет в роту капитана Морриса и продолжит службу с сержантом Хейксвиллом, при мысли о которых сержанта передергивало от отвращения. Может быть, майор Гор разрешит перевестись в другую роту? В полку поговаривали, что полковник неплохой парень, не такой закрытый, как Уэлсли, и это позволяло надеяться на лучшее, но все же Шарп снова и снова возвращался к предложению Полмана. Не ошибся ли он, отказавшись вступить в его армию? Лейтенант Шарп, повторял он вслух. Лейтенант Шарп. Звучит неплохо. А почему бы и нет? В такие минуты сержант представлял, как вернется в приют на Брухауз-лейн. На голове треуголка, на боку сабля, на мундире галуны, на сапогах шпоры. Он вернется, и тогда каждый из тех ублюдков, что обижали мальчишку Дика Шарпа, получит по заслугам. За каждую плеть им воздастся десятикратно. Вспоминая побои и издевательства, он чувствовал, как поднимаются в душе злоба и ненависть, и еще сильнее взрывал землю самодельной черпалкой, избавляясь от гнева через работу и пот.